Неточные совпадения
Кроме того, беда одна не
ходит, и дела об устройстве инородцев и об орошении полей Зарайской губернии навлекли на Алексея Александровича такие неприятности по
службе, что он всё это последнее время находился в крайнем раздражении.
Сам же он во всю жизнь свою не
ходил по другой улице, кроме той, которая вела к месту его
службы, где не было никаких публичных красивых зданий; не замечал никого из встречных, был ли он генерал или князь; в глаза не знал прихотей, какие дразнят в столицах людей, падких на невоздержанье, и даже отроду не был в театре.
А ныне: на цыпочках
ходят, детей унимают: «Семен Захарыч на
службе устал, отдыхает, тш!» Кофеем меня перед
службой поят, сливки кипятят!
— Конечно, смешно, — согласился постоялец, — но, ей-богу, под смешным словом мысли у меня серьезные. Как я
прошел и
прохожу широкий слой жизни, так я вполне вижу, что людей, не умеющих управлять жизнью, никому не жаль и все понимают, что хотя он и министр, но — бесполезность! И только любопытство, все равно как будто убит неизвестный, взглянут на труп, поболтают малость о причине уничтожения и отправляются кому куда нужно: на
службу, в трактиры, а кто — по чужим квартирам, по воровским делам.
Другой мучится, что осужден
ходить каждый день на
службу и сидеть до пяти часов, а тот вздыхает тяжко, что нет ему такой благодати…
Способный от природы мальчик в три года
прошел латынскую грамматику и синтаксис и начал было разбирать Корнелия Непота, но отец решил, что довольно и того, что он знал, что уж и эти познания дают ему огромное преимущество над старым поколением и что, наконец, дальнейшие занятия могут, пожалуй, повредить
службе в присутственных местах.
— А если, — начала она горячо вопросом, — вы устанете от этой любви, как устали от книг, от
службы, от света; если со временем, без соперницы, без другой любви, уснете вдруг около меня, как у себя на диване, и голос мой не разбудит вас; если опухоль у сердца
пройдет, если даже не другая женщина, а халат ваш будет вам дороже?..
Он чаще прежнего заставал ее у часовни молящеюся. Она не таилась и даже однажды приняла его предложение проводить ее до деревенской церкви на гору, куда
ходила одна, и во время
службы и вне
службы, долго молясь и стоя на коленях неподвижно, задумчиво, с поникшей головой.
Он подал просьбу к переводу в статскую
службу и был посажен к Аянову в стол. Но читатель уже знает, что и статская
служба удалась ему не лучше военной. Он оставил ее и стал
ходить в академию.
— Начинается-то не с мужиков, — говорил Нил Андреич, косясь на Райского, — а потом зло, как эпидемия, разольется повсюду. Сначала молодец ко всенощной перестанет
ходить: «скучно, дескать», а потом найдет, что по начальству в праздник ездить лишнее; это, говорит, «холопство», а после в неприличной одежде на
службу явится, да еще бороду отрастит (он опять покосился на Райского) — и дальше, и дальше, — и дай волю, он тебе втихомолку доложит потом, что и Бога-то в небе нет, что и молиться-то некому!..
Строевую
службу он
прошел хорошо, протерши лямку около пятнадцати лет в канцеляриях, в должностях исполнителя чужих проектов. Он тонко угадывал мысль начальника, разделял его взгляд на дело и ловко излагал на бумаге разные проекты. Менялся начальник, а с ним и взгляд, и проект: Аянов работал так же умно и ловко и с новым начальником, над новым проектом — и докладные записки его нравились всем министрам, при которых он служил.
— Да в том, что ты
ходишь, что ты сидишь с ним, —
служба!
— Я, конечно, не нахожу унизительного, но мы вовсе не в таком соглашении, а, напротив, даже в разногласии, потому что я на днях, завтра, оставляю
ходить к князю, не видя там ни малейшей
службы…
Даже день у меня был назначен; а пока я
ходил на
службу.
На другой день стало потише, но все еще качало, так что в Страстную среду не могло быть
службы в нашей церкви. Остальные дни Страстной недели и утро первого дня Пасхи
прошли покойно. Замечательно, что в этот день мы были на меридиане Петербурга.
После
службы я
ходил по юту и нечаянно наткнулся на разговор мичмана Болтина с сигнальщиком Феодоровым, тем самым, который ошибся и вместо повестки к зоре заиграл повестку к молитве.
Не говоря о домашних отношениях, в особенности при смерти его отца, панихидах по нем, и о том, что мать его желала, чтобы он говел, и что это отчасти требовалось общественным мнением, — по
службе приходилось беспрестанно присутствовать на молебнах, освящениях, благодарственных и тому подобных
службах: редкий день
проходил, чтобы не было какого-нибудь отношения к внешним формам религии, избежать которых нельзя было.
Сенат, с тою возмутительной несправедливостью, с которой постоянно судит дела высших чиновников, выгородил Пестеля, а Трескина, тобольского гражданского губернатора, лишив чинов и дворянства,
сослал куда-то на житье. Пестель был только отрешен от
службы.
Прошло с год, дело взятых товарищей окончилось. Их обвинили (как впоследствии нас, потом петрашевцев) в намерении составить тайное общество, в преступных разговорах; за это их отправляли в солдаты, в Оренбург. Одного из подсудимых Николай отличил — Сунгурова. Он уже кончил курс и был на
службе, женат и имел детей; его приговорили к лишению прав состояния и ссылке в Сибирь.
В канцелярии было человек двадцать писцов. Большей частию люди без малейшего образования и без всякого нравственного понятия — дети писцов и секретарей, с колыбели привыкнувшие считать
службу средством приобретения, а крестьян — почвой, приносящей доход, они продавали справки, брали двугривенные и четвертаки, обманывали за стакан вина, унижались, делали всякие подлости. Мой камердинер перестал
ходить в «бильярдную», говоря, что чиновники плутуют хуже всякого, а проучить их нельзя, потому что они офицеры.
Едва я успел в аудитории пять или шесть раз в лицах представить студентам суд и расправу университетского сената, как вдруг в начале лекции явился инспектор, русской
службы майор и французский танцмейстер, с унтер-офицером и с приказом в руке — меня взять и свести в карцер. Часть студентов пошла провожать, на дворе тоже толпилась молодежь; видно, меня не первого вели, когда мы
проходили, все махали фуражками, руками; университетские солдаты двигали их назад, студенты не шли.
Прошло несколько лет. Я уже вышел из училища и состоял на
службе, как в одно утро мой старый дядька Гаврило вошел ко мне в кабинет и объявил...
По воскресеньям он аккуратно
ходил к обедне. С первым ударом благовеста выйдет из дома и взбирается в одиночку по пригорку, но идет не по дороге, а сбоку по траве, чтобы не запылить сапог. Придет в церковь, станет сначала перед царскими дверьми, поклонится на все четыре стороны и затем приютится на левом клиросе. Там положит руку на перила, чтобы все видели рукав его сюртука, и в этом положении неподвижно стоит до конца
службы.
Один отец остается равнодушен к общей кутерьме и
ходит исправно в церковь ко всем
службам.
У меня осталось отталкивающее воспоминание о генералах в лентах и звездах, которые
ходили в церковь по долгу
службы.
Увлекшись этим богословским спором, Вахрушка, кажется, еще в первый раз за все время своей
службы не видал, как приехал Мышников и
прошел в банк. Он опомнился только, когда к банку сломя голову прискакал на извозчике Штофф и, не раздеваясь, полетел наверх.
В прежнее время на каторге служили по преимуществу люди нечистоплотные, небрезгливые, тяжелые, которым было всё равно, где ни служить, лишь бы есть, пить, спать да играть в карты; порядочные же люди шли сюда по нужде и потом бросали
службу при первой возможности, или спивались,
сходили с ума, убивали себя, или же мало-помалу обстановка затягивала их в свою грязь, подобно спруту-осьминогу, и они тоже начинали красть, жестоко сечь…
Караульный Антип
ходил вокруг господского дома и с особенным усердием колотил в чугунную доску: нельзя, «
служба требует порядок», а пусть Лука Назарыч послушает, как на Ключевском сторожа в доску звонят. Небойсь на Мурмосе сторожа харчистые, подолгу спать любят. Антип был человек самолюбивый. Чтобы не задремать, Антип думал вслух...
Тут действует то же чувство, которое заставляло меня походом [На военной
службе — до 1825 г.] сидеть на лошади и вести ее в поводу, когда спешивала вся батарея, — чуть ли не я один это делал и нисколько не винил других офицеров, которым не хотелось в жар, по глубокому песку
проходить по нескольку верст.
— А вот что такое военная
служба!.. — воскликнул Александр Иванович, продолжая
ходить и подходя по временам к водке и выпивая по четверть рюмки. — Я-с был девятнадцати лет от роду, титулярный советник, чиновник министерства иностранных дел, но когда в двенадцатом году моей матери объявили, что я поступил солдатом в полк, она встала и перекрестилась: «Благодарю тебя, боже, — сказала она, — я узнаю в нем сына моего!»
Он возвратился из церкви под влиянием сильнейшего религиозного настроения, и когда потом, часу в двенадцатом, заблаговестили к преждеосвященной обедне, он первый отправился к
службе; и его даже удивляло, каким образом такие религиозные люди, как Семен Яковлевич и Евлампия Матвеевна, молились без всякого увлечения:
сходят в церковь, покланяются там в пояс и в землю, возвратятся домой только несколько усталые, как бы после какого-то чисто физического труда.
— Решили, чтобы
сослать меня в… губернию и определить там на
службу.
— Но он все-таки холоп в душе, — я ему никак не поверю в том!.. — воскликнул он. — Потому что двадцать лет канцелярской
службы не могут
пройти для человека безнаказанно: они непременно приучат его мелко думать и не совсем благородно чувствовать.
Прошло года четыре. Я только что вышел из университета и не знал еще хорошенько, что мне начать с собою, в какую дверь стучаться: шлялся пока без дела. В один прекрасный вечер я в театре встретил Майданова. Он успел жениться и поступить на
службу; но я не нашел в нем перемены. Он так же ненужно восторгался и так же внезапно падал духом.
Таким образом, офицерам даже некогда было серьезно относиться к своим обязанностям. Обыкновенно весь внутренний механизм роты приводил в движение и регулировал фельдфебель; он же вел всю канцелярскую отчетность и держал ротного командира незаметно, но крепко, в своих жилистых, многоопытных руках. На
службу ротные
ходили с таким же отвращением, как и субалтерн-офицеры, и «подтягивали фендриков» только для соблюдения престижа, а еще реже из властолюбивого самодурства.
Он когда-то служил в военной
службе, но вскоре нашел, что тут только одно расстройство здоровья, вставать надо рано, потом часов пять
ходить, а куда идешь — неизвестно, и потому решился приютиться по гражданской части, где, по крайности, хоть выспаться вволю дают.
Прошло уж лет пятнадцать с тех пор, как мы не видались, и я совершенно нечаянно, находясь по
службе в Песчанолесье, узнал, что Лузгин живет верстах в двадцати от города в своей собственной усадьбе.
Вся
служба этого чиновника или, по крайней мере, полезнейшая часть ее состоит, кажется, в том, что когда мимо его
проходит кто-нибудь из ваших губернских аристократов, во всем величии, свойственном индейскому петуху, он вполголоса произносит ему вслед только два слова:"Хоть куда!" — но этими двумя словами он приносит обществу неоцененную услугу.
— Покуда — ничего. В департаменте даже говорят, что меня столоначальником сделают. Полторы тысячи — ведь это куш. Правда, что тогда от частной
службы отказаться придется, потому что и на дому казенной работы по вечерам довольно будет, но что-нибудь легонькое все-таки и посторонним трудом можно будет заработать, рубликов хоть на триста. Квартиру наймем; ты только вечером на уроки станешь
ходить, а по утрам дома будешь сидеть; хозяйство свое заведем — живут же другие!
— Для чего же-с? что больше повиноваться, то человеку спокойнее жить, а особенно в моем послушании и обижаться нечем: к
службам я в церковь не
хожу иначе, как разве сам пожелаю, а исправляю свою должность по-привычному, скажут: «запрягай, отец Измаил» (меня теперь Измаилом зовут), — я запрягу; а скажут: «отец Измаил, отпрягай», — я откладываю.
Ко всякому делу были приставлены особые люди, но конюшенная часть была еще в особом внимании и все равно как в военной
службе от солдата в прежние времена кантонист происходил, чтобы сражаться, так и у нас от кучера шел кучеренок, чтобы ездить, от конюха — конюшонок, чтобы за лошадьми
ходить, а от кормового мужика — кормовик, чтобы с гумна на ворки корм возить.
Из благородных он будто бы был и в военной
службе служил, но все свое промотал и в карты проиграл и
ходит по миру…
Ходили на
службу в соответствующие канцелярии, писали письма к родителям, питались в ресторанах, а чаще всего в кухмистерских, собирались друг у друга для собеседований и т. д.
— В гражданскую
службу, — заговорил он, не поднимая потупленной головы, — тоже не пускают. Господин, к которому вот вы изволили давать мне письмо… я
ходил к нему…
— Не лицам!.. На
службе делу хочет выехать! Нельзя, сударь, у нас так служить! — воскликнул он и, встав с своего места, начал, злобно усмехаясь,
ходить по комнате. Выражение лица его было таково, что из сидевших тут лиц никто не решался с ним заговорить.
На первой неделе у них, по заведенному порядку, начали говеть:
ходили, разумеется, за каждую
службу, ели постное, и то больше сухоедением.
— Но при всех этих сумасбродствах, — снова продолжал он, — наконец, при этом страшном характере, способном совершить преступление, Сольфини был добрейший и благороднейший человек. Например, одна его черта: он очень любил
ходить в наш собор на архиерейскую
службу, которая напоминала ему Рим и папу. Там обыкновенно на паперти встречала его толпа нищих. «А, вы, бедные, — говорил он, — вам нечего кушать!» — и все, сколько с ним ни было денег, все раздавал.
Капитан действительно замышлял не совсем для него приятное: выйдя от брата, он
прошел к Лебедеву, который жил в Солдатской слободке, где никто уж из господ не жил, и происходило это, конечно, не от скупости, а вследствие одного несчастного случая, который постиг математика на самых первых порах приезда его на
службу: целомудренно воздерживаясь от всякого рода страстей, он попробовал раз у исправника поиграть в карты, выиграл немного — понравилось… и с этой минуты карты сделались для него какой-то ненасытимой страстью: он всюду начал шататься, где только затевались карточные вечеринки; схватывался с мещанами и даже с лакеями в горку — и не корысть его снедала в этом случае, но ощущения игрока были приятны для его мужественного сердца.
Он называл это творить особый мир, и, сидя в своем уединении, точно сотворил себе из ничего какой-то мир и обретался больше в нем, а на
службу ходил редко и неохотно, называя ее горькою необходимостью, необходимым злом или печальной прозой.
Александр отвык одеваться порядочно. Утром он
ходил на
службу в покойном вицмундире, вечером в старом сюртуке или в пальто. Ему было неловко во фраке. Там теснило, тут чего-то недоставало; шее было слишком жарко в атласном платке.